Неточные совпадения
Он был как будто один в целом
мире; он на цыпочках убегал
от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей
крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.
[В одном из предыдущих писем к брату,
от 26 января, Пущин заявляет, что не решается писать ему почтой о своих переживаниях в связи с переговорами о
мире после Крымской войны; «Как ни желаю замирения, но как-то не укладывается в голове и сердце, что будут
кроить нашу землю…
Ко мне приходит человек, платит мне два рубля за визит или пять рублей за ночь, и я этого ничуть не
скрываю ни
от кого в
мире…
В этот момент, когда глухой занавес окончательно готов был отделить
от меня весь этот прекрасный
мир, я увидел: невдалеке, размахивая розовыми руками-крыльями, над зеркалом мостовой скользила знакомая, громадная голова. И знакомый, сплющенный голос...
Лодка выехала в тихую, тайную водяную прогалинку. Кругом тесно обступил ее круглой зеленой стеной высокий и неподвижный камыш. Лодка была точно отрезана, укрыта
от всего
мира. Над ней с криком носились чайки, иногда так близко, почти касаясь
крыльями Ромашова, что он чувствовал дуновение
от их сильного полета. Должно быть, здесь, где-нибудь в чаще тростника, у них были гнезда. Назанский лег на корму навзничь и долго глядел вверх на небо, где золотые неподвижные облака уже окрашивались в розовый цвет.
Смысл ее речей не доходит до меня, хотя я как бы издали догадываюсь о нем, — это жалкий, нищенский, стыдный смысл. Но я не возмущаюсь — я живу далеко
от буфетчицы и ото всего, что делается на пароходе, я — за большим мохнатым камнем, он
скрывает от меня весь этот
мир, день и ночь плывущий куда-то.
— Прости меня! — сказала Полина, бросившись на шею к сестре своей. — Я не должна была
скрывать от тебя… Безумная!.. я думала, что эта тайна умрет вместе со мною… что никто в целом
мире… Ах, Оленька! я боялась даже тебя!..
В пространстве синего эфира
Один из ангелов святых
Летел на
крыльях золотых,
И душу грешную
от мираОн нес в объятиях своих.
И сладкой речью упованья
Ее сомненья разгонял,
И след проступка и страданья
С нее слезами он смывал.
Издалека уж звуки рая
К ним доносилися — как вдруг,
Свободный путь пересекая,
Взвился из бездны адский дух.
Он был могущ, как вихорь шумный,
Блистал, как молнии струя,
И гордо в дерзости безумной
Он говорит: «Она моя...
Дождь льет пеленою и
скрывает от меня
мир.
Эта проповедь безудержного, ничем не ограниченного своеволия
скрывает в глубине своей отчаяние личности, неспособной приобщиться
миру, оторванной
от него, это анархизм отчаяния, всегда свойственный настроению романтиков. Убеждение в праве личности на неограниченное своеволие открывает пред романтиком в одну сторону путь к анархизму, безначалию, в другую — необходимо приводит его к идеализации единовластия монархизма.
И я ворвался в этот
мир цветов,
Волшебный
мир живых благоуханий,
Горячих слез и уст, речей без слов,
Мир счастия и пылких упований,
Где как во сне таинственный покров
От нас
скрывает всю юдоль терзаний.
Нельзя душой и блекнуть и цвести, —
Я в этот миг не мог сказать «прости».
В святой простоте ума и сердца, я, находясь в преддверии лабиринта, думал, что я уже прошел его и что мне пора в тот затон, куда я, как сказочный ерш, попал, исходив все океаны и реки и обив все свои
крылья и перья в борьбе с волнами моря житейского. Я думал, что я дошел до края моих безрассудств, когда только еще начинал к ним получать смутное влечение. Но как бы там ни было, а желание мое удалиться
от мира было непреложно — и я решил немедленно же приводить его в действие.
Он понял, какой червяк забрался в мою душу, и порешил помочь мне его выкурить; но ошибся в расчете и вместо одного горя отпустил со мною на дорогу два, из коих одно было злее другого, хотя оба они выводили меня на одну торную дорогу, к глубочайшему раздору с собою и с
миром,
от которого
скрыла меня черная мантия и воскрылия клобука — моего духовного шлема.
И те и другие лжеучители, несмотря на то, что учения и тех и других основаны на одном и том же грубом непонимании основного противоречия человеческой жизни, всегда враждовали и враждуют между собой. Оба учения эти царствуют в нашем
мире и, враждуя друг с другом, наполняют
мир своими спорами, — этими самыми спорами
скрывая от людей те определения жизни, открывающие путь к истинному благу людей, которые уже за тысячи лет даны человечеству.
Как будто этим ливнем из крестов армия хотела
скрыть от себя и других тот стыд, который тайно грыз ее; как будто хотела показать, сказать всему
миру: да, почему-то нас упорно преследуют беспросветные неудачи, но каждый генерал, каждый офицер, каждый солдат оказывает чудеса мужества, это сплошь — выдающиеся герои.
Не
скрою от вас, откровенность за откровенность, что кроме личных дел мальтийского ордена, былая слава которого, положенная к стопам такого могущественного монарха, как русский император, воскресла бы и зажглась бы снова, католический
мир заинтересован в принятии русским государем звания великого магистра католического ордена, как в важном шаге в деле соединения церквей.
Но горе было в том, что к тому времени, когда христианское учение в его истинном значении стало выясняться людям, большая часть христианского
мира уже привыкла считать истиной те внешние религиозные формы, которые не только
скрывают от людей истинный смысл христианского учения, но и утверждают прямо противоположные христианскому учению государственные установления.
Он, видимо, хотя и
скрывал это под видом раздражения и презрения, был в отчаянии
от того, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему
миру верность своей теории ускользал
от него.
Только освободитесь все вы, страдающие люди христианского
мира, как властвующие и богатые, так же и подавленные и бедные,
от тех обманов лжехристианства и государственности, которые
скрывают от вас то, что открыл вам Христос и чего требует ваш разум и ваше сердце, — и вам ясно станет, что в вас, только в вас самих причины всех телесных страданий — нужды — и духовных: сознания несправедливости, зависти, раздражения, которые мучают вас, задавленных и бедных; и в вас же, вы, властвующие и богатые, — причины тех страхов, укоров совести, сознания греха своей жизни, которые более или менее, по степени вашей нравственной чуткости, тревожат и вас.